Та сторона, где ветер [с иллюстрациями] - Владислав Крапивин

Шурик тихо и протяжно свистнул.

– Ой! – сказал Илька и съехал с гребня крыши к самому ее краю.

– Совсем слепой? – спросил Яшка Воробей и заморгал круглыми глазками.

– Совсем… А я его чуть не отлупил.

– Тебе бы только лупить, – сказал Шурик.

Генка не разозлился. Он был даже рад упреку, хотя и не мог бы объяснить почему.

– Ну и влипли мы! – серьезно произнес Шурик.

– Это я влип, – возразил Генка. – А вы при чем? А я тоже… Откуда я знал? Ничего ведь не заметно. Он ходит совсем как… ну, как обыкновенный человек. И глаза…

У него были обыкновенные глаза. Серые, с синеватыми прожилками. Как у многих-многих мальчишек. Мальчик их редко поднимал, почти все время глаза были прикрыты полутенью длинных, загнутых кверху ресниц. Разве догадаешься?

Генка иногда встречал на улицах слепых людей. Два раза он даже переводил через дорогу высокого, очень прямого мужчину в синих очках. У него было напряженное, какое-то застывшее лицо, движения скованные, хотя и быстрые. И это сухое постукивание неизменной тросточки…

А маленький капитан белого змея был совсем не такой. Двигался неторопливо и легко. И лицо было живое. Славное такое лицо не робкого, но застенчивого мальчишки, который из-за своей застенчивости привык держать глаза опущенными. Ну как Генка мог догадаться, что эти глаза не видят?

Он стоял перед мальчиком и чувствовал себя каким-то беспомощным. Как обезоруженный фехтовальщик, который теперь может надеяться на что угодно, только не на свою ловкость и силу.

– Я же не знал, – сказал ему Генка с таким трудом, будто глотал комок из колючей проволоки.

– Ой, ну перестань! – быстро и смущенно проговорил мальчик. – Обязательно, что ли, знать?

Ответить на эти странные слова Генка не сумел. А стоять так и молчать было неловко и тяжело. И уйти он не мог. Чувствовал, что нельзя просто так повернуться и уйти.

Мальчик нагнулся, нащупал на земле брошенного змея, зачем-то поднял его и отбросил снова. И сказал не то Генке, не то себе:

– Все равно погиб.

– Может, еще можно починить, – пробормотал Генка, хотя понимал, что это самая настоящая глупость.

– Нет уж… – вздохнул мальчик. – А если и починить… Высоко он не поднимется.

– Не поднимется… А он высоко стоял, выше всех наших, – неожиданно признался Генка. Ведь если выше всех, значит, и выше «Кондора».

– Ваших? – Мальчик вскинул глаза.

На этот раз Генке не показалось, что глаза смотрят куда-то мимо. Наверно, слепой мальчишка по голосу точно чувствовал, где стоит собеседник, и ловко владел невидящим взглядом. – Ваших? – переспросил он удивленно. – Значит, есть еще?

– Конечно, – облегченно выдохнул Генка. Он был рад, что кончилось тяжелое молчание. – Наших много. Если бы ты… – Генка хотел сказать: «Если бы ты видел», но спохватился: – Если бы ты знал!

Мальчик свел брови. Они были тонкие и такие же темные, как волосы.

Мальчик медленно сказал:

– Тогда я знаю… Там другая нитка с моей перехлестнулась. Это он с вашим змеем запутался, да?

– Нет. Это мы сами… Сбили.

– Зачем?

Он, кажется, ничуть не рассердился, даже не обиделся. Только очень удивился: кому помешал змей в большом просторном небе?

– Мы же не знали, – снова сказал Генка. – Всех своих знаем, а этот незнакомый. У нас сигналы есть, а твой на сигналы не отвечает. И выше всех. Ну, мы думали, что ты просто не хочешь, раз выше…

– Я и не думал, что есть еще, – тихо ответил мальчик. – Думал, что я один.

– Теперь никто не тронет твоего змея. Даже голубятники, – сказал Генка.

Мальчик нашарил в траве оторванную от змея нитку.

– Придется клеить новый. Ладно, сделаю. Только хороший такой уж не будет.

«Хочешь, возьми мой „Кондор“», – хотел сказать Генка, но не решился. Лишь спросил:

– Трудно делать?

– Не очень. Но бумаги нет. Есть только ватманская, для чертежей. Она крепкая, но тяжелая.

– Ну, бумагу-то я достану, принесу, – поспешно пообещал Генка.

– Придешь? Сам, да? – быстро спросил мальчик.

– Принесу… А можно?

– Я адрес скажу, ты запомни, – заторопился мальчик. – Чехова, сорок три, в самом конце улицы, в тупике. Совсем легко найти.

– Запомню, – сказал Генка. – Зачем мне адрес? Я просто дом запомню. Дойдем сейчас вместе. Не идти же тебе одному.

Мальчик дернул остреньким плечом.

– Могу и один. А что? Пришел ведь. У меня нитка.

– Нитку надо смотать, чего ей пропадать зря. Я смотаю.

– Я сам.

Он шагнул и начал наматывать нитку на большой палец и на локоть широкими петлями, как женщины наматывают бельевые веревки.

Генка нерешительно сказал:

– Запутается.

– Не запутается. Я же знаю… А идти я могу и без нитки. Думаешь, не могу?

– Можешь, – ответил Генка, потому что понял: тут надо обязательно согласиться. – Я только думал про машины. Ты по середине дороги идешь, а вдруг машина из-за угла… А шофер ведь не знает. Незаметно ведь, что ты… что тебе трудно.

– Не так уж трудно… А правда незаметно? – как-то настороженно спросил мальчик.

– Ничуть, – быстро сказал Генка. Говорить об этом ему было неловко.

Они зашагали по дороге. Мальчик шел неторопливо, но совсем свободно. Можно было подумать, что он движется медленно только из-за нитки, ведь ее приходилось сматывать очень аккуратно. Но он остановился вдруг и попросил:

– Знаешь, ты иди рядом, ладно? Нет, ты за руку не держи, просто рядом иди, чтобы я чувствовал.

Генка торопливо пристроился с правой стороны. Через несколько шагов мальчик снова сказал.

– Незнакомая улица. Это все-таки плохо.

Генка старался идти в ногу и молчал. Его мучил один вопрос, но заговорить об этом Генка решился не сразу.

– Слушай… – наконец начал он. – Я вот не понимаю. Мы же тоже умеем. Я про змеев говорю. Мы же умеем их строить. У нас Шурка есть, он нам даже расчеты делает. А такой, как у тебя, все равно еще никто не построил. Или ты запускаешь не так?

Не это хотел спросить Генка. Он хотел сказать короче и проще: «Почему ты хотя и не видишь, а запускаешь змея выше, чем мы? В чем секрет?» Но не посмел. Он боялся произнести слово «видеть».

Однако мальчик понял.

– Это, по-моему, не трудно, – сказал он. – Просто надо чувствовать ветер. И нитку чувствовать – пальцами, рукой, плечом. Я не знаю, это само получается…

– Нитку чувствовать – это я понимаю, – задумчиво произнес Генка. – Пальцами. А плечом… Это я не понимаю.

– Каждый, наверно, по-своему держит, – негромко сказал мальчик и почему-то смутился. – Я ее по плечу пропускаю. Ну, вот так. – Он перекинул нитку через плечо. – Только она натянута, когда змей в воздухе. Вот прижми здесь, я натяну.

Генка послушно прижал двумя пальцами белую нитку к черной майке. Теперь нитка была натянута между кулаком и плечом мальчишки. Он осторожно, словно струну, тронул ее пальцами правой руки.

– Вот так, – сказал он.

– Постой… – не понял Генка. – Ну как же? Ведь нитка-то назад уходит. Значит, змей будет за спиной?

– Ну и что же… – Мальчик поднял лицо, и Генке показалось, что он смотрит, именно смотрит, куда-то далеко вперед. – Ну и пусть за спиной. Мне его все равно не видать. Мне главное – ветер чувствовать. Вот я и стою лицом в ту сторону, где ветер. А ты не так?

– Нет… – вздохнул Генка.

Он все еще держал пальцы на худом плече мальчишки и чувствовал, как под тонкой ключицей бьется тонкая жилка.

– Его зовут Владик, – сказал Генка. – Он приехал с отцом из Воронежа. Отец у него инженер. Только забыл какой. Он сказал, да я забыл.

– А матери нет, что ли? – спросил Яшка.

– Не знаю.

– А Воробеиха катапульту поломала топором, – вдруг сообщил Илька и покосился на Яшку. – Яшкина мать поломала.

– Да ну ее…

Затея с катапультой теперь казалась Генке совершенно глупой. Вроде дошкольничьей игры в лошадки. Даже стыдно было. И вообще все теперь казалось мелким и незначительным по сравнению с бедой мальчишки, которого он только что встретил.

Генка уперся пятками в водосточный желоб и лег на спину. Теплое от солнца железо грело сквозь рубашку. Лучи покалывали краешек глаза, но Генка, не моргая, смотрел вверх. Там, в зените, стояла бесконечно голубая густая синева. И двигались облака. Они бежали все так же неторопливо, но что-то случилось с ними: облака уже не походили на круглый дым от корабельных пушек. Они были лохматые и раздерганные на клочья.

Такими же медленными и раздерганными были Генкины мысли.

«У Владьки отец, – думал он, – инженер… И у меня… инженер. Интересно, какой отец у Владьки?… Наверху сильный ветер: вон как растрепало облака. Медленно идут… Облака всегда идут медленно. Это только с земли кажется, что медленно, а на самом деле… И время тоже. Дни… Кажется, что дни еле ползут, а оглянешься – целый месяц прошел… Скорей бы он проходил, этот месяц! Пройдет – и все кончится, не надо будет думать об английском. Только жалко, что кончатся и ветры, и лето… У меня отец тоже инженер. Как у Владика. А Владьку отец хоть раз ударил? Ну нет, это… это же такое было бы свинство! Да и за что? Владька же, наверно, не оставался на осень по английскому… И опять этот английский! Ну здесь-то он при чем?»